Первый снег
Сегодня выпал первый снег. Первый в этом году. Белые хлопья опускались на холодную землю. Они жались друг к другу, такие беззащитные, крохотные.. Тогда они, правда, были беззащитными и таяли на ладони, все до единой, так и не успев достигнуть земли. Сейчас моя ладонь вряд ли растопит что-то кроме пары снежинок, что так доверчиво опускаются на неё. А на земле белое покрывало. Холодное, колкое, кристально-белое. Оно скрывает под собой жизнь, последнее дыхание увядающей осени. С каждым годом я все меньше ощущаю этот холод. Когда-то он мог убить, причинить боль и заставить сходить с ума. Сейчас же.. Сейчас он не кажется страшным. Зима как зима. С обычным снегом, холодным ветром, искристым инеем, морозом и узорами на стекле. Одна из сотен зим, что так похожи друг на друга. Одинаково холодные, снежные и звездные. И бояться уже совсем нечего.
город дышит сном сквозь миллион закрытых век,
а за ее ночным окном черной тоской кружится белый снег.
Эта зима пришла в её жизнь, как по расписанию. Обождав долгую, дождливую осень, стихия сменила тучи — облаками, дождь — снегом, прохладу — морозом. Она чувствовала её приближение. Выжидала днями у окна, дожидаясь, когда же погаснет свеча, догорев дотла. И вместе с ней сама догорала дотла, засыпая у окна в плену у теплого пледа. Осень прошла, отзвенев дождем по крышам, водой на лицах, серостью в небесах. Небо казалось особенно низким. Дожди шли и за день до этой ночи, а сегодня внезапно превратились в первый снег. Все так же догорала свеча, погасая в расплавленном парафине, но в этот раз сон обошел её стороной. Рукия еще с утра почувствовала цепкий мороз, провожавший её до казарм 13-го отряда. Вечером же она ощутила, как он проводил её под руку до поместья, распрощавшись у ворот. На прощанье он пообещал ей снег, и вот уже крупицы холода кружились за окном. Они тонули в темноте, а те, что пробивались сквозь пелену мрака, напоминали светлячков. Они казались живыми. Снегопад жил, он чувствовал снег в её душе и тянулся к ней. Она тоже тянулась к нему, приоткрыв окно, чтобы можно было прикоснуться к первому зимнему волшебству. В эту ночь она так же куталась в плед, но уже не от холода, а по привычке. Белая мошкара оседала на ставшей родной ткани, вороньих волосах и чернильных ресницах, с которых мутной водой стекали растаявшие снежинки. Ветер осушал кожу, по-отечески гладил широкой ладонью и шумно трепал волосы, но от этого не становился ближе. Это был всего лишь ветер, случайный прохожий в её жизни. Он приходил и уходил, напоминал о себе, чтобы вновь распрощаться, а порой оставался на ночь рядом, чтобы с первыми лучами солнца вновь пуститься в путь и не искать ни с кем встречи. Когда-то она хотела, так же как и ветер, не быть обремененной домом, семьей, друзьями. Но это было когда-то, тогда она была птицей, хотела расправить крылья и выпорхнуть из золотой клетки. Но клетка стала дороже свободы, и вовсе не из-за того, что была драгоценна. Птице не нужны богатства, ей нужен покой. Поэтому она и распрощалась с ветром. И в редкие встречи им было не о чем вспоминать, совсем как сейчас. Но другое дело снег.. Этот первый снег был так непохож на все годы, кроме одного.. Первого из первых.
полночных звезд холодный свет, в стакане лед замерзших рек,
в ее окне сто тысяч лет каждый вечер снег, снег..
и когда метёт белых хлопьев круговерть,
вновь она не спит и ждет, что весна придет быстрей, чем смерть.
— О, вот и проснулась! – воодушевленный голос, немного грубый и уставший, ведь, как оказалось, таскаться с младенцем по 78 району – дело не из легких. Голос, принадлежал мужчине лет 27. У него озорной и умный взгляд аметистовых глаз. А еще пепельно-седые волосы, которые такими были всегда, по крайней мере, все время пока он был здесь, а это – ни много ни мало – почти 57 лет. Малышка, которую он принес в свою хижину, была ему ни сестра, ни дочь, и вообще к родне никаким боком не относилась. Он не был сумасшедшим, но оставить ребенка на улице, особенно в этом районе не мог. Младенцу здесь не прожить и дня, и ему просто стало жаль это существо. Умереть в младенчестве и не познать жизни даже здесь.. Это была бы слишком жестокая судьба, и вот поэтому сейчас девочка смотрела не него своими большими глазами.
– Ну что ты смотришь? Как тебя зовут? – вопрос был изначально бессмысленным, но откуда же ему было об этом знать? Девочка лишь моргнула в ответ и снова принялась смотреть на того, кому должна была быть благодарна своей жизнью. Но ребенок это еще совсем не понимал. Ей было от силы 7-8 месяцев. Ни говорить, ни даже ходить она еще не могла, а тем более понимать этот сложный мир.
— А, понятно.. Меня вот Харуки зовут. Девчачье имя какое-то.. – ребенок никак не отреагировал на это. Девочка увлеченно рассматривала все вокруг, да вот только смотреть было не на что. Обычная хижина, с покосившейся крышей, которая протекала как минимум в 10 местах. Обстановка была скудна, точнее сказать её тут почти и не было. Вместо кровати куча тряпок, на которых сейчас и лежала, закутанная малышка. Хозяин всего этого занес руку за голову и почесал затылок. При этом задумчиво изрек:
— Может, есть хочешь? – но даже на эти слова реакции не последовала. Девочка была увлечена совсем другим и, казалось, даже не слышал того, что ей говорят. – Значит, не хочешь.. Ну и хорошо. А то чем тебя кормить я совсем не знаю. Да и значит никакой опасности, кроме местных, тебе не угрожает, — продолжил рассуждать Харуки. Если уж притащил этого ребенка к себе, значит, на улицу уже никак не выкинешь. Тем более зима, хоть и без намека на снег. К слову о зиме.. Сегодня было 14 января. Самая середина зимы. По старой традиции датой рождения считали тот день, когда тебя нашли в Руконгае. – Ну что ж, поздравляю, сегодня у тебя День Рождение. А вот какое имя тебе дать – даже не знаю.. Говорят, какое имя – такая и судьба. Я не бог, чтобы решать твою судьбу, поэтому будешь пока без имени. Ты ведь не против?
***
Шло время. Зима кончилась совсем незаметно, пока они привыкали другу к другу. Весна тоже не успела задержаться, принеся с собой охапку новых проблем и радостей. А к лету девчушка сделала свои первые шаги, и жить сразу стало как-то проще.
Девочка вообще оказалась довольно сообразительной. Говорить она начала весной, а называть Харуки «папой» еще раньше. Ему это не особо нравилось, но кроме сообразительности в малышке оказалось немало упорства или простого упрямства.
Нельзя сказать, что жизнь Харуки стала проще, с появлением Рукии. К слову, своё имя она сама вспомнила. Странный ребенок.. Хотя, скорее всего, просто необычный, но об этом он узнает позже. Так вот, жизнь не стала легче, скорее даже наоборот, но вместе с этим она обрела новые краски. Кажется, он стал учиться заново жизнь вместе с этой непоседой. Да, девочка была резвой, хоть маленькой и не такой уж сильной. Она упорно отказывалась ходить спокойно, норовя вновь побежать по улице, несмотря на то, что благодаря этому её коленки были покрыты синяками и ссадинами. А еще Рукия обладала невероятным умением забираться куда-нибудь повыше. Разве мог двухгодовалый ребенок самостоятельно забраться на крышу? А эта егоза смогла. И порой ему казалось, что Рукия вовсе не Рукия, а обычный сорванец, мальчишка, ведь она никогда не плакала, не любила носить что-то отдаленно напоминающее на платье, да и в свои-то годы, подражая ему, жизнерадостно кричала «Ксо!». Но это была все же девочка, в чем сомневаться не приходилось, и, наверное, Харуки частенько радовался, что она росла именно такой, ведь чтобы он делал, если эта малышка оказалась неженкой?
***
А время все продолжало бежать вперед, срывая листы календаря. Вместе с ним смело шагала вперед маленькая Рукия. Когда минуло почти 3 года с того момента, как её нашел Харуки, она выглядела совсем как обычная трехлетняя девочка. Время здесь жалело детей и не так часто играло с ними в свои игры. Они росли намного быстрее, чем взрослые, чья жизнь тянулась в Обществе Душ неумолимо долго. Даже спустя столько времени, Рукия все так же звала его «папой», носилась по улицам и весело смеялась. У неё был звонкий смех и красивая улыбка, преображавшая сразу это существо.
Все три года остались в памяти светом. Но, все же, порой было сложно. Судьба не баловала их, но все кажется проще, когда каждый раз в покосившейся лачуге тебя встречают светлой улыбкой и крепко обнимают, цепляясь за одежду маленькими ладонями. Но это было лишь тем, что не давало упасть. Вместе с этим с каждым годом становилось все труднее, а не так давно Рукия стала чувствовать голод. Сам Харуки никогда не ощущал его в той мере, чтобы обеспечивать себя пищей каждый день. Но с ней все было по-другому.
Сначала девочка чувствовала голод лишь изредка, еще не понимая всего до конца. Но после это чувство стало посещать её гораздо чаще, и теперь Рукия хотела есть практически каждый день. Ей все еще хватала куска хлеба или пары яблок, чтобы насытиться, но она росла и ничего хорошего это не предвещало. А еще, Харуки знал, что его время на исходе и тогда она останется совсем одна..
— Эй, Ру, ты хотя бы знаешь, что такое снег?
— Неа, — девочка покачала головой. Сейчас ей не было никакого дела до какого-то там снега, ведь девочка увлеченно водила чуть затупившимся ножом по одной из стен, с усердием вырезая фигуры кособоких зайчиков, которых с трудом можно было опознать лишь по наличию длинных ушей.
— Что, и раньше никогда не видела? – те 3 зимы, что им довелось прожить вместе, были на удивление бесснежными и довольно теплыми. Погода толи баловала их, толи сама баловалась.
— Неа.. А что такое снег? – не то, чтобы у неё проснулся интерес. Просто в этот раз очередной шедевр не нравился даже его творцу.
— Снег? Ну как тебе сказать.. Чем-то он похож на осыпающуюся сакуру: с неба падает белый пух. Он холодный и тает, лишь коснувшись руки.
— Значит, снег тоже весной бывает?
— Почему же? Нет, снег зимой бывает.
— Но сейчас же тоже зима, а снега почему-то нет..
— Ничего, — еще успеешь посмотреть. В этом году он будет обязательно, так что дождешься ты снега!
Раз «папа» говорил так уверенно об этом, то и ей должно быть радостно, поэтому Рукия отбросила нож в сторону и весело запрыгала по комнате. Детям свойственно легко поддаваться подобным чувствам и радоваться всему неизведанному, но привлекательному. А Харуки еще не знал, как был прав тогда. Спустя пару дней, когда ударил первый по-настоящему зимний мороз, он слег. Несмотря на это, он уже спустя день снова ушел, чтобы добыть им с Рукией немного еды. Этим Харуки словно сокращал отведенный ему срок – до 60 лет оставалось чуть больше 3-х недель.
печали вкус песка, одиночества тихий стон,
в висках стучит тоска, как погребальный звон..
Холод и не думал отступать. Он покрывал предутренним инеем замерзший мир. В последние часы, отведенные ночи, он будил колкими прикосновениями. Обещанный снег, увы, не казался таким привлекательным. Если он будет таким же, как и его собрат-иней, то Рукия отказалась бы от этих двоих и вернулась в свою теплую весну. Этот первый холод нисколько не завораживал её, так же как и искристый иней и облачка пара, что клубились изо рта. Он её пугал, отталкивал, и так хотелось ударить этот незримый холод, накричать на него, чтобы он ушел от них скорее. И лучше, чтобы раз и навсегда.
Но жизнь продолжалась. День все так же сменялся ночь, сон – явью. Зима никак не мешала привычному ходу времени, с ним она могла ужиться. Разве только что замедляла время, выпуская кошку-ночь раньше дозволенного срока. Порой Рукии казалось, что холод был лишь для неё чужд, отчего она еще больше злилась и на него, и на зиму вообще. И ведь от них никуда не прятаться, не убежать.. И она мерзла, не в силах согреться. Одеяло не помогало, и даже Харуки казался не таким теплым, как раньше. Кроме этого у неё часто чесалось горло. Где-то внутри, докуда она никак не могла достать. Это было немного ново и совершенно неприятно, но девочка стойко молчала и кусала край одеяла, толи от голода, толи в попытке избавить от неприятного ощущения. Еду становилось все труднее доставать, поэтому Харуки уходил на весь и день и возвращался порой далеко за полночь, но чаще всего с пустыми руками. Кроме этого он был какой-то бледный, холодный и очень уставший, поэтому Рукия притворялась всегда спящей и наблюдала за его медленными движениями с необъяснимым страхом. Но вот уже 2 дня, как Харуки был с ней и никуда не уходил. Он не сделал ни шагу за территорию их лачуги, а так же ни разу не встал со своей «кровати» и часто кашлял. В такие моменты его лицо искривлялось гримасой боли, которую Рукии еще не дано было понять. В такие моменты она сталась как можно дальше забиться в темный угол и не показываться ему на глаза. Но когда кашель не мучил его, Харуки разговаривал с ней или же напряженно спал. Говорил он о странных вещах. Для Рукии это было непривычно, ведь он говорил с ней, совсем как со взрослой. Это одновременно и радовало и пугало девочку.
— Знаешь, Ру, а смерть ведь не так плоха.. Во всяком случае, эта жизнь была намного лучше, чем то, что вновь ожидает меня дальше..
— Па..
— Ну вот, вновь ты за старое. Не папа я тебе. Где-то тут, наверное, есть твой папа, так что может вы еще вновь встретитесь с ним. А я вот своих не нашел.. Да и на кой черт мне это было нужно? Раз не встретились, значит не судьба. Вот то, что нашел тебя – так это и есть судьба. Только жаль, жаль..
— Кого жаль?
— Тебя, Ру, тебя жалко мне. Что же будет потом с тобой..
— А что будет потом?
— Потом? Вырастешь ты. Красивой станешь, умной, может даже сильной, кто же тебя знает.. У нас все еще впереди,.
«У кого-то жизнь, у кого-то смерть..» — додумывал он про себя.
— И мы долго-долго будем жить? – с надеждой спросила девочка. Надеждой на хорошее будущее, о котором еще никогда не задумывалась. Надеждой на завтрашний день, и на то, что скоро все вернется на круги своя. Не нравилась ей эта зима, да и зима её не жаловала в ответ.
— Теперь-то да.. Впереди долгая жизнь. И знаешь что? Я знаю, что я буду гордиться тобой. Только не переставай сердце своё слушать.
— А оно говорить умеет?
— Еще как. Только прислушайся, и оно заговорит вот тут, — Харуки приложил руку к груди, где под ребрами билось его сердце. – Будь честной с ним, и оно в ответ тебя никогда не обманет. А еще, будь гордой, но не иди на поводу у своей гордыни. И слушай других, но никогда не прислуживай, не следуй слепо их словам. У тебя есть своя голова на плечах. У тебя есть право на своё слово.
— Это как?
— Не важно, Ру, ты потом все поймешь. Когда подрастешь, тогда и поймешь. Только не забывай, хорошо? — девочка кивнула в ответ. Она чуть притихла, хотя и ранее не выпускала свою прыть наружу. Она совсем не понимала Харуку, но видимо, так было надо.
***
Ночь была не так темна, когда луна выглядывала из-за облаков, но сегодня её не было. Темнота погружала все вокруг в тревожный сон, только вот Рукия не спала. Её мучил голод, как мучает тяжело больного его болезнь. Это и было её болезнью, которая напоминала о себе постоянно, пока её не заглушали временным лекарством. Они с Харуки ели последний раз дня 4 назад. Это было много даже для него, но сам он не мог встать с постели. Каждый раз, когда легкие заходились в очередном приступе кашля на его ладони оставались кровавые следу, которые умело прятала темная ткань и чуткая ночь.
Рукия тихо лежала под своим промерзшим одеялом. Она уже не так сильно страдала от холода, он просто проник ей под кожу и стал почти един с ней. Негнущиеся пальцы и привкус инея на губах были привычны. Девочка слушала завывания ветра и ждала, пока заснет Харуки. Сегодня она хотела уйти из дома, чтобы найти что-нибудь съедобное для себя и для него. В этом появлялась уже необходимость, и даже это маленькое существо чувствовало, что если она не сделает этого, то случится что-то очень плохое.
Когда очередной кашель утих и заменился спустя 10 минут хриплым дыханием, она вылезла из-под одеяла. Возле двери так и лежала, оставленная с прошлого раза им, накидка, в которую тут же закуталась девочка и выскользнула за дверь. Она уже привыкла, что Харуки сначала долго-долго кашляет, а после засыпает и дышит так же, как и в этот раз. Сейчас он уже спал, и Рукия не могла потревожить его или заставить волноваться. Она прикрыла за собой дверь, чтобы ветер не смог пробраться в их жилище. Накидка была явно велика ей, но девочка умело закрутила её вокруг себя, так что она лишь немного тащилась по земле, на которую падало что-то белое. Это был снег. И вот первая снежинка коснулась её щеки, растаяв в одно мгновение. После вторая, третья.. И пошел настоящий снег. А она еще пыталась увернуться от этих белых назойливых мух, но напрасно.. Первый снег уже пришел в её жизнь.
и снова тишина, в темной комнате — страх и боль.
я не знаю, чья здесь вина, не знаю что со мной,
и нервы как струна, и слова, словно тихий вой:
папа, я здесь одна, я так хочу домой..
Снег. Холодный, еще более колючий снег за руку с ветром шел за ней попятам. Рукия куталась в своё одеяние, боясь поднять глаза, смотрела себе под ноги и крепко сжимала кулачки. Кажется, ей чудилось, как сейчас дома вновь гулко разноситься кашель Харуки и от этого становилось еще страшнее. Страшнее быть сейчас одной, страшнее от того, что он мог проснуться, и что ему было, наверное, плохо. А он ведь никогда раньше не болел. Болела лишь раз сама Рукия, вдоволь накупавшись в холодной весенней воде. Но тогда она сама поймала маленькую серебряную рыбешку, своими руками поймала! И это было намного значимее того, что девочка пролежала с жаром пару дней и почти так же кашляла по ночам. А вокруг завывал ветер, трепал спадающую на глаза прядку и подталкивал девочку вперед.
Она никогда раньше сама не добывала еду. Только если пару раз со стороны наблюдала за тем, как ловко Харуки перепрыгивает через забор со своей добычей в руках. Сама же она с легкостью пролезала между подобными кольями. Но Рукия не знала, что может быть там, за изгородью, поэтому спешно брела дальше. Снег плясал свой немыслимый танец перед её глазами, приглашая вместе с ним царить на этой грешной земле. Но она вновь отворачивалась от маленьких бесов, вот только убежать от них никак не могла. И они вновь хватали её за руки, смотрели в глаза своими серебристыми переливами в мутном свете печальной луны. Та смотрела на девочку недвижимым взглядом. Она молчала обо всем, что знала наперед и вновь скрывалась в снежной пелене, оставляя Рукию наедине со стихией, что продолжала тянуть к ней своими белоснежные ладони.
Когда девочка забежала за угол очередного дома, спасаясь от вездесущего снега, она увидела одинокое дерево. Ветер нещадно трепал его и срывал последние багровые плоды. Они окаймляли землю алой полосой вокруг своей «матери». Кажется, тогда девочке показалось, что именно так будет выглядеть кровь. Кровь на снегу..
***
Она неслась домой, в холодную лачугу, бежала со всех ног, бережно держа драгоценные плоды. Пальцы привычно мерзли, все так же не хотели сжиматься, но этот снег дарил ей свои колкие варежки, и казалось, что так было теплее, что они грели её ладони. Петлять по переулкам было сложно: ноги устали после длительной ходьбы вперемешку с бегом, но она настойчиво пыталась бежать еще быстрее и прерывисто дышала холодным воздухом. Ведь дома её всегда ждали.
Но стихия словно уводила её еще дальше от нужного места. Это чувство зародилось в душе Рукии, когда улица так и не стала казаться знакомой. А она устала. Почти выдохлась и, кажется, так приходило отчаяние. Но девочка не остановилась, она лишь шла с большим упорством вперед, уже не бежала, но еще шла. Настойчиво, сквозь метель, бьющую прямо по лицу. Снег закрывал ей глаза, отталкивал назад и не пускал вперед. Он словно пытался ей помешать.. или предостерегал? Но девочка оказалась настойчивее и стихия нехотя поддалась.
Родная лачуга встретила её лишь большим холодом и гробовой тишиной. Ветер прорывался сквозь щели и сеял снежную крупу вокруг да около. И было безумно одиноко, пусто. Одиночество пронизывало все вокруг даже тогда, когда Рукия вбежала внутрь и на её лице зажглась радостная улыбка, которая мгновение спустя угасла. Пусто.. Пустота давила отсутствием чего-то необходимого. И не хватало лишь одного – Харуки. Девочка испуганно выронила из рук яблоки, которые тут же рассыпались по полу, который тонким слоем застилал все тот же снег. Рукия сначала застыла на месте, а после оббежала всю небольшую комнатку, раскидала всё тряпье, что служило и одеялами, и простынями, но от этого ничего не изменилось. Харуки здесь не было.
Беспокойство на удивление быстро угасло. Под невыносимое завывание ветра она решила, что он просто пошел её искать. Проснулся, не нашел маленькой Ру и пошел искать её по холодному Руконгаю. И девочка стала ждать его. Раскрыв дверь и, закутавшись в плед, она смотрела на улицу и ждала, когда из-за поворота появится чуть заснеженная, но невозможно знакомая фигура. Детям свойственно верить в чудеса, а Рукия была еще ребенком. Она верила в выдуманную сейчас сказку, за которой скрылась горькая еще неизвестная явь.
Она ждала и не ощущала прежнего холода. Наверное, это одеяло так грело её. И ветер напевал печальную колыбельную, и снег уже медленно кружился перед её глазами, а луна пугливо пряталась где-то в вышине. Снежинки переплетались с прядями волос, садились на кончик носа, приятно щекоча его. Стихия убаюкивала её медленно, но верно. Она оставляла ей её сказку и наваливалась усталостью на веки. Тогда Рукии показалось, что засыпая, она видела красивую белоснежную женщину. Та с грустью кутала её пушистым снежным покрывалом, а напоследок нежно прикоснулась губами к её лбу.
Они никогда вместе не вспоминали тот день их первой встречи. Рукия плохо помнила то своё детство, но знала, что оно было.
Говорят, зампакто – это часть души шинигами, но почему-то Рукии всегда казалось, что она сама стала его частью. Она верила и доверяла этой части себя всё сокровенное, бережно сохраняя за толщей льда и первого снега. И уже не ждала весны. Снег любил её, жил с ней, дышал с ней и оберегал много лет подряд. И ей не нужны были ни лето, ни весна, ни осень. Её верная зима.. Сейчас она вновь вырывалась из её сердца и дарила безумный снежный танец. И, кажется, она была готова любоваться этим бесконечно..
город дышит сном сквозь миллион закрытых век,
а за ее ночным окном черной тоской кружится белый снег.
Эта зима пришла в её жизнь, как по расписанию. Обождав долгую, дождливую осень, стихия сменила тучи — облаками, дождь — снегом, прохладу — морозом. Она чувствовала её приближение. Выжидала днями у окна, дожидаясь, когда же погаснет свеча, догорев дотла. И вместе с ней сама догорала дотла, засыпая у окна в плену у теплого пледа. Осень прошла, отзвенев дождем по крышам, водой на лицах, серостью в небесах. Небо казалось особенно низким. Дожди шли и за день до этой ночи, а сегодня внезапно превратились в первый снег. Все так же догорала свеча, погасая в расплавленном парафине, но в этот раз сон обошел её стороной. Рукия еще с утра почувствовала цепкий мороз, провожавший её до казарм 13-го отряда. Вечером же она ощутила, как он проводил её под руку до поместья, распрощавшись у ворот. На прощанье он пообещал ей снег, и вот уже крупицы холода кружились за окном. Они тонули в темноте, а те, что пробивались сквозь пелену мрака, напоминали светлячков. Они казались живыми. Снегопад жил, он чувствовал снег в её душе и тянулся к ней. Она тоже тянулась к нему, приоткрыв окно, чтобы можно было прикоснуться к первому зимнему волшебству. В эту ночь она так же куталась в плед, но уже не от холода, а по привычке. Белая мошкара оседала на ставшей родной ткани, вороньих волосах и чернильных ресницах, с которых мутной водой стекали растаявшие снежинки. Ветер осушал кожу, по-отечески гладил широкой ладонью и шумно трепал волосы, но от этого не становился ближе. Это был всего лишь ветер, случайный прохожий в её жизни. Он приходил и уходил, напоминал о себе, чтобы вновь распрощаться, а порой оставался на ночь рядом, чтобы с первыми лучами солнца вновь пуститься в путь и не искать ни с кем встречи. Когда-то она хотела, так же как и ветер, не быть обремененной домом, семьей, друзьями. Но это было когда-то, тогда она была птицей, хотела расправить крылья и выпорхнуть из золотой клетки. Но клетка стала дороже свободы, и вовсе не из-за того, что была драгоценна. Птице не нужны богатства, ей нужен покой. Поэтому она и распрощалась с ветром. И в редкие встречи им было не о чем вспоминать, совсем как сейчас. Но другое дело снег.. Этот первый снег был так непохож на все годы, кроме одного.. Первого из первых.
полночных звезд холодный свет, в стакане лед замерзших рек,
в ее окне сто тысяч лет каждый вечер снег, снег..
и когда метёт белых хлопьев круговерть,
вновь она не спит и ждет, что весна придет быстрей, чем смерть.
— О, вот и проснулась! – воодушевленный голос, немного грубый и уставший, ведь, как оказалось, таскаться с младенцем по 78 району – дело не из легких. Голос, принадлежал мужчине лет 27. У него озорной и умный взгляд аметистовых глаз. А еще пепельно-седые волосы, которые такими были всегда, по крайней мере, все время пока он был здесь, а это – ни много ни мало – почти 57 лет. Малышка, которую он принес в свою хижину, была ему ни сестра, ни дочь, и вообще к родне никаким боком не относилась. Он не был сумасшедшим, но оставить ребенка на улице, особенно в этом районе не мог. Младенцу здесь не прожить и дня, и ему просто стало жаль это существо. Умереть в младенчестве и не познать жизни даже здесь.. Это была бы слишком жестокая судьба, и вот поэтому сейчас девочка смотрела не него своими большими глазами.
– Ну что ты смотришь? Как тебя зовут? – вопрос был изначально бессмысленным, но откуда же ему было об этом знать? Девочка лишь моргнула в ответ и снова принялась смотреть на того, кому должна была быть благодарна своей жизнью. Но ребенок это еще совсем не понимал. Ей было от силы 7-8 месяцев. Ни говорить, ни даже ходить она еще не могла, а тем более понимать этот сложный мир.
— А, понятно.. Меня вот Харуки зовут. Девчачье имя какое-то.. – ребенок никак не отреагировал на это. Девочка увлеченно рассматривала все вокруг, да вот только смотреть было не на что. Обычная хижина, с покосившейся крышей, которая протекала как минимум в 10 местах. Обстановка была скудна, точнее сказать её тут почти и не было. Вместо кровати куча тряпок, на которых сейчас и лежала, закутанная малышка. Хозяин всего этого занес руку за голову и почесал затылок. При этом задумчиво изрек:
— Может, есть хочешь? – но даже на эти слова реакции не последовала. Девочка была увлечена совсем другим и, казалось, даже не слышал того, что ей говорят. – Значит, не хочешь.. Ну и хорошо. А то чем тебя кормить я совсем не знаю. Да и значит никакой опасности, кроме местных, тебе не угрожает, — продолжил рассуждать Харуки. Если уж притащил этого ребенка к себе, значит, на улицу уже никак не выкинешь. Тем более зима, хоть и без намека на снег. К слову о зиме.. Сегодня было 14 января. Самая середина зимы. По старой традиции датой рождения считали тот день, когда тебя нашли в Руконгае. – Ну что ж, поздравляю, сегодня у тебя День Рождение. А вот какое имя тебе дать – даже не знаю.. Говорят, какое имя – такая и судьба. Я не бог, чтобы решать твою судьбу, поэтому будешь пока без имени. Ты ведь не против?
***
Шло время. Зима кончилась совсем незаметно, пока они привыкали другу к другу. Весна тоже не успела задержаться, принеся с собой охапку новых проблем и радостей. А к лету девчушка сделала свои первые шаги, и жить сразу стало как-то проще.
Девочка вообще оказалась довольно сообразительной. Говорить она начала весной, а называть Харуки «папой» еще раньше. Ему это не особо нравилось, но кроме сообразительности в малышке оказалось немало упорства или простого упрямства.
Нельзя сказать, что жизнь Харуки стала проще, с появлением Рукии. К слову, своё имя она сама вспомнила. Странный ребенок.. Хотя, скорее всего, просто необычный, но об этом он узнает позже. Так вот, жизнь не стала легче, скорее даже наоборот, но вместе с этим она обрела новые краски. Кажется, он стал учиться заново жизнь вместе с этой непоседой. Да, девочка была резвой, хоть маленькой и не такой уж сильной. Она упорно отказывалась ходить спокойно, норовя вновь побежать по улице, несмотря на то, что благодаря этому её коленки были покрыты синяками и ссадинами. А еще Рукия обладала невероятным умением забираться куда-нибудь повыше. Разве мог двухгодовалый ребенок самостоятельно забраться на крышу? А эта егоза смогла. И порой ему казалось, что Рукия вовсе не Рукия, а обычный сорванец, мальчишка, ведь она никогда не плакала, не любила носить что-то отдаленно напоминающее на платье, да и в свои-то годы, подражая ему, жизнерадостно кричала «Ксо!». Но это была все же девочка, в чем сомневаться не приходилось, и, наверное, Харуки частенько радовался, что она росла именно такой, ведь чтобы он делал, если эта малышка оказалась неженкой?
***
А время все продолжало бежать вперед, срывая листы календаря. Вместе с ним смело шагала вперед маленькая Рукия. Когда минуло почти 3 года с того момента, как её нашел Харуки, она выглядела совсем как обычная трехлетняя девочка. Время здесь жалело детей и не так часто играло с ними в свои игры. Они росли намного быстрее, чем взрослые, чья жизнь тянулась в Обществе Душ неумолимо долго. Даже спустя столько времени, Рукия все так же звала его «папой», носилась по улицам и весело смеялась. У неё был звонкий смех и красивая улыбка, преображавшая сразу это существо.
Все три года остались в памяти светом. Но, все же, порой было сложно. Судьба не баловала их, но все кажется проще, когда каждый раз в покосившейся лачуге тебя встречают светлой улыбкой и крепко обнимают, цепляясь за одежду маленькими ладонями. Но это было лишь тем, что не давало упасть. Вместе с этим с каждым годом становилось все труднее, а не так давно Рукия стала чувствовать голод. Сам Харуки никогда не ощущал его в той мере, чтобы обеспечивать себя пищей каждый день. Но с ней все было по-другому.
Сначала девочка чувствовала голод лишь изредка, еще не понимая всего до конца. Но после это чувство стало посещать её гораздо чаще, и теперь Рукия хотела есть практически каждый день. Ей все еще хватала куска хлеба или пары яблок, чтобы насытиться, но она росла и ничего хорошего это не предвещало. А еще, Харуки знал, что его время на исходе и тогда она останется совсем одна..
— Эй, Ру, ты хотя бы знаешь, что такое снег?
— Неа, — девочка покачала головой. Сейчас ей не было никакого дела до какого-то там снега, ведь девочка увлеченно водила чуть затупившимся ножом по одной из стен, с усердием вырезая фигуры кособоких зайчиков, которых с трудом можно было опознать лишь по наличию длинных ушей.
— Что, и раньше никогда не видела? – те 3 зимы, что им довелось прожить вместе, были на удивление бесснежными и довольно теплыми. Погода толи баловала их, толи сама баловалась.
— Неа.. А что такое снег? – не то, чтобы у неё проснулся интерес. Просто в этот раз очередной шедевр не нравился даже его творцу.
— Снег? Ну как тебе сказать.. Чем-то он похож на осыпающуюся сакуру: с неба падает белый пух. Он холодный и тает, лишь коснувшись руки.
— Значит, снег тоже весной бывает?
— Почему же? Нет, снег зимой бывает.
— Но сейчас же тоже зима, а снега почему-то нет..
— Ничего, — еще успеешь посмотреть. В этом году он будет обязательно, так что дождешься ты снега!
Раз «папа» говорил так уверенно об этом, то и ей должно быть радостно, поэтому Рукия отбросила нож в сторону и весело запрыгала по комнате. Детям свойственно легко поддаваться подобным чувствам и радоваться всему неизведанному, но привлекательному. А Харуки еще не знал, как был прав тогда. Спустя пару дней, когда ударил первый по-настоящему зимний мороз, он слег. Несмотря на это, он уже спустя день снова ушел, чтобы добыть им с Рукией немного еды. Этим Харуки словно сокращал отведенный ему срок – до 60 лет оставалось чуть больше 3-х недель.
печали вкус песка, одиночества тихий стон,
в висках стучит тоска, как погребальный звон..
Холод и не думал отступать. Он покрывал предутренним инеем замерзший мир. В последние часы, отведенные ночи, он будил колкими прикосновениями. Обещанный снег, увы, не казался таким привлекательным. Если он будет таким же, как и его собрат-иней, то Рукия отказалась бы от этих двоих и вернулась в свою теплую весну. Этот первый холод нисколько не завораживал её, так же как и искристый иней и облачка пара, что клубились изо рта. Он её пугал, отталкивал, и так хотелось ударить этот незримый холод, накричать на него, чтобы он ушел от них скорее. И лучше, чтобы раз и навсегда.
Но жизнь продолжалась. День все так же сменялся ночь, сон – явью. Зима никак не мешала привычному ходу времени, с ним она могла ужиться. Разве только что замедляла время, выпуская кошку-ночь раньше дозволенного срока. Порой Рукии казалось, что холод был лишь для неё чужд, отчего она еще больше злилась и на него, и на зиму вообще. И ведь от них никуда не прятаться, не убежать.. И она мерзла, не в силах согреться. Одеяло не помогало, и даже Харуки казался не таким теплым, как раньше. Кроме этого у неё часто чесалось горло. Где-то внутри, докуда она никак не могла достать. Это было немного ново и совершенно неприятно, но девочка стойко молчала и кусала край одеяла, толи от голода, толи в попытке избавить от неприятного ощущения. Еду становилось все труднее доставать, поэтому Харуки уходил на весь и день и возвращался порой далеко за полночь, но чаще всего с пустыми руками. Кроме этого он был какой-то бледный, холодный и очень уставший, поэтому Рукия притворялась всегда спящей и наблюдала за его медленными движениями с необъяснимым страхом. Но вот уже 2 дня, как Харуки был с ней и никуда не уходил. Он не сделал ни шагу за территорию их лачуги, а так же ни разу не встал со своей «кровати» и часто кашлял. В такие моменты его лицо искривлялось гримасой боли, которую Рукии еще не дано было понять. В такие моменты она сталась как можно дальше забиться в темный угол и не показываться ему на глаза. Но когда кашель не мучил его, Харуки разговаривал с ней или же напряженно спал. Говорил он о странных вещах. Для Рукии это было непривычно, ведь он говорил с ней, совсем как со взрослой. Это одновременно и радовало и пугало девочку.
— Знаешь, Ру, а смерть ведь не так плоха.. Во всяком случае, эта жизнь была намного лучше, чем то, что вновь ожидает меня дальше..
— Па..
— Ну вот, вновь ты за старое. Не папа я тебе. Где-то тут, наверное, есть твой папа, так что может вы еще вновь встретитесь с ним. А я вот своих не нашел.. Да и на кой черт мне это было нужно? Раз не встретились, значит не судьба. Вот то, что нашел тебя – так это и есть судьба. Только жаль, жаль..
— Кого жаль?
— Тебя, Ру, тебя жалко мне. Что же будет потом с тобой..
— А что будет потом?
— Потом? Вырастешь ты. Красивой станешь, умной, может даже сильной, кто же тебя знает.. У нас все еще впереди,.
«У кого-то жизнь, у кого-то смерть..» — додумывал он про себя.
— И мы долго-долго будем жить? – с надеждой спросила девочка. Надеждой на хорошее будущее, о котором еще никогда не задумывалась. Надеждой на завтрашний день, и на то, что скоро все вернется на круги своя. Не нравилась ей эта зима, да и зима её не жаловала в ответ.
— Теперь-то да.. Впереди долгая жизнь. И знаешь что? Я знаю, что я буду гордиться тобой. Только не переставай сердце своё слушать.
— А оно говорить умеет?
— Еще как. Только прислушайся, и оно заговорит вот тут, — Харуки приложил руку к груди, где под ребрами билось его сердце. – Будь честной с ним, и оно в ответ тебя никогда не обманет. А еще, будь гордой, но не иди на поводу у своей гордыни. И слушай других, но никогда не прислуживай, не следуй слепо их словам. У тебя есть своя голова на плечах. У тебя есть право на своё слово.
— Это как?
— Не важно, Ру, ты потом все поймешь. Когда подрастешь, тогда и поймешь. Только не забывай, хорошо? — девочка кивнула в ответ. Она чуть притихла, хотя и ранее не выпускала свою прыть наружу. Она совсем не понимала Харуку, но видимо, так было надо.
***
Ночь была не так темна, когда луна выглядывала из-за облаков, но сегодня её не было. Темнота погружала все вокруг в тревожный сон, только вот Рукия не спала. Её мучил голод, как мучает тяжело больного его болезнь. Это и было её болезнью, которая напоминала о себе постоянно, пока её не заглушали временным лекарством. Они с Харуки ели последний раз дня 4 назад. Это было много даже для него, но сам он не мог встать с постели. Каждый раз, когда легкие заходились в очередном приступе кашля на его ладони оставались кровавые следу, которые умело прятала темная ткань и чуткая ночь.
Рукия тихо лежала под своим промерзшим одеялом. Она уже не так сильно страдала от холода, он просто проник ей под кожу и стал почти един с ней. Негнущиеся пальцы и привкус инея на губах были привычны. Девочка слушала завывания ветра и ждала, пока заснет Харуки. Сегодня она хотела уйти из дома, чтобы найти что-нибудь съедобное для себя и для него. В этом появлялась уже необходимость, и даже это маленькое существо чувствовало, что если она не сделает этого, то случится что-то очень плохое.
Когда очередной кашель утих и заменился спустя 10 минут хриплым дыханием, она вылезла из-под одеяла. Возле двери так и лежала, оставленная с прошлого раза им, накидка, в которую тут же закуталась девочка и выскользнула за дверь. Она уже привыкла, что Харуки сначала долго-долго кашляет, а после засыпает и дышит так же, как и в этот раз. Сейчас он уже спал, и Рукия не могла потревожить его или заставить волноваться. Она прикрыла за собой дверь, чтобы ветер не смог пробраться в их жилище. Накидка была явно велика ей, но девочка умело закрутила её вокруг себя, так что она лишь немного тащилась по земле, на которую падало что-то белое. Это был снег. И вот первая снежинка коснулась её щеки, растаяв в одно мгновение. После вторая, третья.. И пошел настоящий снег. А она еще пыталась увернуться от этих белых назойливых мух, но напрасно.. Первый снег уже пришел в её жизнь.
и снова тишина, в темной комнате — страх и боль.
я не знаю, чья здесь вина, не знаю что со мной,
и нервы как струна, и слова, словно тихий вой:
папа, я здесь одна, я так хочу домой..
Снег. Холодный, еще более колючий снег за руку с ветром шел за ней попятам. Рукия куталась в своё одеяние, боясь поднять глаза, смотрела себе под ноги и крепко сжимала кулачки. Кажется, ей чудилось, как сейчас дома вновь гулко разноситься кашель Харуки и от этого становилось еще страшнее. Страшнее быть сейчас одной, страшнее от того, что он мог проснуться, и что ему было, наверное, плохо. А он ведь никогда раньше не болел. Болела лишь раз сама Рукия, вдоволь накупавшись в холодной весенней воде. Но тогда она сама поймала маленькую серебряную рыбешку, своими руками поймала! И это было намного значимее того, что девочка пролежала с жаром пару дней и почти так же кашляла по ночам. А вокруг завывал ветер, трепал спадающую на глаза прядку и подталкивал девочку вперед.
Она никогда раньше сама не добывала еду. Только если пару раз со стороны наблюдала за тем, как ловко Харуки перепрыгивает через забор со своей добычей в руках. Сама же она с легкостью пролезала между подобными кольями. Но Рукия не знала, что может быть там, за изгородью, поэтому спешно брела дальше. Снег плясал свой немыслимый танец перед её глазами, приглашая вместе с ним царить на этой грешной земле. Но она вновь отворачивалась от маленьких бесов, вот только убежать от них никак не могла. И они вновь хватали её за руки, смотрели в глаза своими серебристыми переливами в мутном свете печальной луны. Та смотрела на девочку недвижимым взглядом. Она молчала обо всем, что знала наперед и вновь скрывалась в снежной пелене, оставляя Рукию наедине со стихией, что продолжала тянуть к ней своими белоснежные ладони.
Когда девочка забежала за угол очередного дома, спасаясь от вездесущего снега, она увидела одинокое дерево. Ветер нещадно трепал его и срывал последние багровые плоды. Они окаймляли землю алой полосой вокруг своей «матери». Кажется, тогда девочке показалось, что именно так будет выглядеть кровь. Кровь на снегу..
***
Она неслась домой, в холодную лачугу, бежала со всех ног, бережно держа драгоценные плоды. Пальцы привычно мерзли, все так же не хотели сжиматься, но этот снег дарил ей свои колкие варежки, и казалось, что так было теплее, что они грели её ладони. Петлять по переулкам было сложно: ноги устали после длительной ходьбы вперемешку с бегом, но она настойчиво пыталась бежать еще быстрее и прерывисто дышала холодным воздухом. Ведь дома её всегда ждали.
Но стихия словно уводила её еще дальше от нужного места. Это чувство зародилось в душе Рукии, когда улица так и не стала казаться знакомой. А она устала. Почти выдохлась и, кажется, так приходило отчаяние. Но девочка не остановилась, она лишь шла с большим упорством вперед, уже не бежала, но еще шла. Настойчиво, сквозь метель, бьющую прямо по лицу. Снег закрывал ей глаза, отталкивал назад и не пускал вперед. Он словно пытался ей помешать.. или предостерегал? Но девочка оказалась настойчивее и стихия нехотя поддалась.
Родная лачуга встретила её лишь большим холодом и гробовой тишиной. Ветер прорывался сквозь щели и сеял снежную крупу вокруг да около. И было безумно одиноко, пусто. Одиночество пронизывало все вокруг даже тогда, когда Рукия вбежала внутрь и на её лице зажглась радостная улыбка, которая мгновение спустя угасла. Пусто.. Пустота давила отсутствием чего-то необходимого. И не хватало лишь одного – Харуки. Девочка испуганно выронила из рук яблоки, которые тут же рассыпались по полу, который тонким слоем застилал все тот же снег. Рукия сначала застыла на месте, а после оббежала всю небольшую комнатку, раскидала всё тряпье, что служило и одеялами, и простынями, но от этого ничего не изменилось. Харуки здесь не было.
Беспокойство на удивление быстро угасло. Под невыносимое завывание ветра она решила, что он просто пошел её искать. Проснулся, не нашел маленькой Ру и пошел искать её по холодному Руконгаю. И девочка стала ждать его. Раскрыв дверь и, закутавшись в плед, она смотрела на улицу и ждала, когда из-за поворота появится чуть заснеженная, но невозможно знакомая фигура. Детям свойственно верить в чудеса, а Рукия была еще ребенком. Она верила в выдуманную сейчас сказку, за которой скрылась горькая еще неизвестная явь.
Она ждала и не ощущала прежнего холода. Наверное, это одеяло так грело её. И ветер напевал печальную колыбельную, и снег уже медленно кружился перед её глазами, а луна пугливо пряталась где-то в вышине. Снежинки переплетались с прядями волос, садились на кончик носа, приятно щекоча его. Стихия убаюкивала её медленно, но верно. Она оставляла ей её сказку и наваливалась усталостью на веки. Тогда Рукии показалось, что засыпая, она видела красивую белоснежную женщину. Та с грустью кутала её пушистым снежным покрывалом, а напоследок нежно прикоснулась губами к её лбу.
Они никогда вместе не вспоминали тот день их первой встречи. Рукия плохо помнила то своё детство, но знала, что оно было.
Говорят, зампакто – это часть души шинигами, но почему-то Рукии всегда казалось, что она сама стала его частью. Она верила и доверяла этой части себя всё сокровенное, бережно сохраняя за толщей льда и первого снега. И уже не ждала весны. Снег любил её, жил с ней, дышал с ней и оберегал много лет подряд. И ей не нужны были ни лето, ни весна, ни осень. Её верная зима.. Сейчас она вновь вырывалась из её сердца и дарила безумный снежный танец. И, кажется, она была готова любоваться этим бесконечно..
