Дождь в подарок
Май всегда подкрадывается незаметно, исподтишка, и ударяет по затылку теплым ветром – а вот он я! И сразу же – паруса трещат и рвутся, мачта стонет, команда болтается на вантах, как игрушки на новогодней елке, налетают шквалы за шквалом, штурвал вот-вот разлетится на куски, не выдерживая сопротивления волн.
На Гранд Лайн май – только календарное название, не больше.
Ветер сдувает серый песок, смешанный с мелкими осколками ракушек, и кажется, что это Санджи-кун рассыпал много-много черного перца…
Нами неловко дернула плечом, зажмурившись. Глупости какие в голову лезут. Именно, что глупости… а закатные лучи красные, и песок похож на красный перец…
Дым стелется над мерцающей кромкой воды, залитой золотой рябью, и щекочет нос запахом жареного мяса. Конечно же, мясо. Много мяса в этот день.
Костер здоровенный – Зоро расстарался, и эро-кок даже не смог посоревноваться с ним в поиске дров, так как был занят на готовке.
Стакан с коктейлем нагрелся под ладонью, а лёд в нем давным-давно растаял. Смычок танцует над скрипкой, Брук хохочет, Франки пляшет. «Санни» покачивается на волнах, задумчиво глядя куда-то вверх желтой львиной мордой, ловя отсветы охваченного огнем моря. Шелестит молодая листва, по-осеннему рыжая в лучах заката.
Тоненько и восторженно попискивает Чоппер, Зоро стучит пустой кружкой об перевернутую бочку. Робин смеется, щурясь вдаль, поднося бокал к губам. Санджи кланяется, подливает ей еще, одновременно отпихивая именинника ногой. По-обезьяньи лыбится, и ловко цапает удлинившейся рукой кусок мяса из наспех сделанного глиняного очага, - Луффи.
Облака плотной полосой укладываются над горизонтом, и солнце раскаляет их до ало-золотого. Сухой, бряцающий звук металлических частей посоха вдруг стал очень громким в этом праздничном гаме.
Неважно.
Рои синих и красных шаров мчатся в небо, такие же, как его одежда.
- Дождевое… Темпо, – шепотом, и солнце падает в черные лохматые тучи, похожие на его вечно растрепанные волосы, роняя упрямо-яркие желтые лучи – желтые, как его соломенная шляпа, опоясанная красной лентой – раскаленными облаками.
Песок с негромким шелестом принимает в себя первые капли дождя, что коротко ударяет по щекам маленькой ладонью – и мягко стекает вниз, так осторожно, словно прося прощения. Вместе с протяжным выдохом ветра побережье заволакивает легким туманом, сумеречное небо, затянутое тучами, словно чуть светлеет.
Лица поднимаются вверх, изумленные, подставляясь под легкие, несмелые пока прикосновения дождя. Запах острых водорослей, моря и сырости, свившись в одно, кажется, вот-вот разорвет легкие – так он силен, так он сладок, запах свободы. Горький дым потухшего костра стелется над черно-серым влажным песком, испуганно сжавшимся под мчащимся с неба первым майским дождем.
Темнеет. Темнеет стремительно, тучи, словно спеша наверстать упущенное, сгущаются все чернее, и края их подсвечивает бледно-желтыми сполохами.
Дождь шелестит. А с поверхности моря навстречу ему вырываются мелкие капельки, будто бы в ответ. Все гуще, темнее становится вечер, пронизанный дождем и морем, и девять фигур, застывших в его сумраке, уже и не различить.
Блеснуло, прогрохотало наверху – и во вспышке лиц не видно, все опущены долу. Все, кроме одного – он чуть удивленно смотрит круглыми черными глазами, наклонив лохматую голову набок. Привязанная шляпа тяжело вздрагивает на поднимающемся ветру, промокшая насквозь, как и все и вся на этом берегу.
Снова молния – и видно улыбку от уха до уха, отчаянную, во все зубы. Рыжие волосы висят сосульками, по щекам струится вода. Штурман улыбается, той улыбкой, когда сердцу больно отчаянно, а не улыбаться уже не можешь. И дышать от слез – тоже не можешь, только улыбаться счастливо.
Да, виновата, да, вода – даже дождь, - нежелательна. Только помнит ли он об этом?
Прогрохотало очередью, словно Бог Энель там, в небесах, с Луны вернулся, и небо пронзает бело-голубым, отразившимся от моря, выхватившим из тьмы девять улыбок.
Еще год, еще один год, Луффи.
Горло щекочет слезами, до дрожи. Луффи, спасибо. Спасибо за смысл, за накама, за команду, за то, что ты еще жив. Собираешь нас, разных таких, воедино, и без тебя – в нас смысла маловато.
Спасибо за то, что помогаешь нам исполнить наши мечты. Спасибо тебе за то, что мы все, все-все без исключения, - должны тебе.
Ты силен, Луффи, и сила твоя отражается в нас.
Трясутся губы, и слез уже не сдержать:
- О…медето, Луффи, - Клайма Такт падает негромко на мокрый песок.
- Омедето!.. – выдыхают остальные, словно боевой клич, и носатая тень скачком метнулась в сторону, вспышка!..
- Суге-е-е-е-е-е-е!!!..~
Молнии грохочут-блещут наверху, а с земли их встречают фейерверки, которым не страшен дождь. Цветные, искрящиеся, осыпаются светом на наши насквозь промокшие улыбки, и взвился пламенем ввысь огромный костер, и «Санни» ласково жмурится, качаясь на волнах.
Луффи, живи.
На Гранд Лайн май – только календарное название, не больше.
Ветер сдувает серый песок, смешанный с мелкими осколками ракушек, и кажется, что это Санджи-кун рассыпал много-много черного перца…
Нами неловко дернула плечом, зажмурившись. Глупости какие в голову лезут. Именно, что глупости… а закатные лучи красные, и песок похож на красный перец…
Дым стелется над мерцающей кромкой воды, залитой золотой рябью, и щекочет нос запахом жареного мяса. Конечно же, мясо. Много мяса в этот день.
Костер здоровенный – Зоро расстарался, и эро-кок даже не смог посоревноваться с ним в поиске дров, так как был занят на готовке.
Стакан с коктейлем нагрелся под ладонью, а лёд в нем давным-давно растаял. Смычок танцует над скрипкой, Брук хохочет, Франки пляшет. «Санни» покачивается на волнах, задумчиво глядя куда-то вверх желтой львиной мордой, ловя отсветы охваченного огнем моря. Шелестит молодая листва, по-осеннему рыжая в лучах заката.
Тоненько и восторженно попискивает Чоппер, Зоро стучит пустой кружкой об перевернутую бочку. Робин смеется, щурясь вдаль, поднося бокал к губам. Санджи кланяется, подливает ей еще, одновременно отпихивая именинника ногой. По-обезьяньи лыбится, и ловко цапает удлинившейся рукой кусок мяса из наспех сделанного глиняного очага, - Луффи.
Облака плотной полосой укладываются над горизонтом, и солнце раскаляет их до ало-золотого. Сухой, бряцающий звук металлических частей посоха вдруг стал очень громким в этом праздничном гаме.
Неважно.
Рои синих и красных шаров мчатся в небо, такие же, как его одежда.
- Дождевое… Темпо, – шепотом, и солнце падает в черные лохматые тучи, похожие на его вечно растрепанные волосы, роняя упрямо-яркие желтые лучи – желтые, как его соломенная шляпа, опоясанная красной лентой – раскаленными облаками.
Песок с негромким шелестом принимает в себя первые капли дождя, что коротко ударяет по щекам маленькой ладонью – и мягко стекает вниз, так осторожно, словно прося прощения. Вместе с протяжным выдохом ветра побережье заволакивает легким туманом, сумеречное небо, затянутое тучами, словно чуть светлеет.
Лица поднимаются вверх, изумленные, подставляясь под легкие, несмелые пока прикосновения дождя. Запах острых водорослей, моря и сырости, свившись в одно, кажется, вот-вот разорвет легкие – так он силен, так он сладок, запах свободы. Горький дым потухшего костра стелется над черно-серым влажным песком, испуганно сжавшимся под мчащимся с неба первым майским дождем.
Темнеет. Темнеет стремительно, тучи, словно спеша наверстать упущенное, сгущаются все чернее, и края их подсвечивает бледно-желтыми сполохами.
Дождь шелестит. А с поверхности моря навстречу ему вырываются мелкие капельки, будто бы в ответ. Все гуще, темнее становится вечер, пронизанный дождем и морем, и девять фигур, застывших в его сумраке, уже и не различить.
Блеснуло, прогрохотало наверху – и во вспышке лиц не видно, все опущены долу. Все, кроме одного – он чуть удивленно смотрит круглыми черными глазами, наклонив лохматую голову набок. Привязанная шляпа тяжело вздрагивает на поднимающемся ветру, промокшая насквозь, как и все и вся на этом берегу.
Снова молния – и видно улыбку от уха до уха, отчаянную, во все зубы. Рыжие волосы висят сосульками, по щекам струится вода. Штурман улыбается, той улыбкой, когда сердцу больно отчаянно, а не улыбаться уже не можешь. И дышать от слез – тоже не можешь, только улыбаться счастливо.
Да, виновата, да, вода – даже дождь, - нежелательна. Только помнит ли он об этом?
Прогрохотало очередью, словно Бог Энель там, в небесах, с Луны вернулся, и небо пронзает бело-голубым, отразившимся от моря, выхватившим из тьмы девять улыбок.
Еще год, еще один год, Луффи.
Горло щекочет слезами, до дрожи. Луффи, спасибо. Спасибо за смысл, за накама, за команду, за то, что ты еще жив. Собираешь нас, разных таких, воедино, и без тебя – в нас смысла маловато.
Спасибо за то, что помогаешь нам исполнить наши мечты. Спасибо тебе за то, что мы все, все-все без исключения, - должны тебе.
Ты силен, Луффи, и сила твоя отражается в нас.
Трясутся губы, и слез уже не сдержать:
- О…медето, Луффи, - Клайма Такт падает негромко на мокрый песок.
- Омедето!.. – выдыхают остальные, словно боевой клич, и носатая тень скачком метнулась в сторону, вспышка!..
- Суге-е-е-е-е-е-е!!!..~
Молнии грохочут-блещут наверху, а с земли их встречают фейерверки, которым не страшен дождь. Цветные, искрящиеся, осыпаются светом на наши насквозь промокшие улыбки, и взвился пламенем ввысь огромный костер, и «Санни» ласково жмурится, качаясь на волнах.
Луффи, живи.
